Вадим Ротенберг

В ПАМЯТЬ О ЯКОВЕ ГОХБЕРГЕ

Этот вечер в библиотеке Сионистского Форума в Иерусалиме должен был быть совсем другим. Это должна была быть встреча с новой книгой Якова Гохберга "Изя, Юра, Толька и другие...", и те, кто успел прочитать эту необычную книгу, с первых же страниц стремительно входящую в душу и внутренний мир читающего, предполагали поделиться своими впечатлениями с теми, кому это потрясение еще предстояло пережить. Разумеется, при этом присутствовал бы и автор, и наверняка у участников встречи были бы к нему вопросы, но вечер все равно не превратился бы в разговор о личности самого автора.

Но Яков внезапно умер 11 мая 2006 года, до намеченной презентации, и поэтому на этом вечере говорили больше всего о нем самом - и, разумеется, о его книгах, совершенно неотделимых от его личности.

Помещение библиотеки было переполнено, но случайных людей почти не было.

Рассказы старых друзей Яши, знавших его на протяжении многих лет, поразительно совпадали с впечатлениями тех, кто познакомился с ним совсем недавно, иногда только по телефонным разговорам, и никогда его не видел.

Яков, автор многих публицистических статей и нескольких книг, страдал тяжелым расстройством зрения и не мог самостоятельно выходить из дома. Говорят, что потеря зрения у масштабной и глубокой личности нередко обостряет душевную прозорливость. Судя по воспоминаниям яшиного друга детства, главного героя его последней книги, Яков Гохберг отличался этой прозорливостью всегда, со школьных лет.

В воспоминаниях повторялось одно и то же - почти сразу после знакомства, даже когда оно было совсем недавним и кратковременным, самые разные люди проникались ощущением, что они встретили не просто очень интересного, глубокого, разносторонне одаренного, симпатичного, но и просто родного человека - а у взрослых людей такое чувство возникает не так часто. И причина этого, видимо, не только в неизменной яшиной доброжелательности и внимании к собеседнику, а в его поразительной эмпатии, способности почувствовать и разделить все нюансы переживания другого, как бы стать с ним одним целым, войти в его душу.

Это качество определяет и воздействие его книг на читателей. В книге "Мы родом из жизни" есть сцена, при чтении которой мне было трудно удержаться от слез.

Незнакомый парнишка, пробегая мимо его жены, на руках которой был младенец, случайно толкнул ее, вызвав возмущение родственника, который предложил Якову "врезать ему как следует".

Яша подошел к мальчику и с удивлением заметил, что тот не пытается бежать и напряженно ждет удара. И внезапно он узнает в этом случайно пробежавшем мимо мальчишке самого себя в том же возрасте, столь же порывистого и с тем же чувством собственного достоинства, не позволяющим бежать, с той же прямотой и напряжением от ожидаемой расплаты за неловкость. И узнав в нем себя, пережив его состояние, Яков поступает так, как только и мог поступить - осторожно касается руки мальчика и вступает с ним в разговор, по-видимому, тем самым тоном, чья теплота и дружественная серьезность была так хорошо известна всем нам, знавшим автора. От всей этой сцены, как и вообще от всего, что написал Яша, исходит одновременно и сочувствие, и грусть по поводу трагической отчужденности хороших людей, и способность собственным движением души преодолеть эту отчужденность. Это может показаться странным, но его способность к эмпатии распространялась едва ли не на все явления в этом мире, включая явления природы. Когда он пишет о пустыне, море или горах, они одушевляются, и есть ощущение, что автор не только предлагает нам взглянуть на них его глазами, но и сливается с ними, и вместе с ними смотрит на нас. А в смешном рассказе о соседском петухе - это же не автор, а сам петух рассказывает о своих отношениях к различным людям и явлениям этого мира.

Эта способность к эмпатии достигает наивысшего выражения в его последней книге о друзьях детства, прошедших через немецкую оккупацию, -той книги, которая и должна была быть представлена на презентации. Каждая глава написана от первого лица, с такой полнотой самоотождествления с каждым из героев, что читателю приходится совершать усилие всякий раз, чтобы понять, что автор пишет не о себе, что его там вообще не было, что "я" в главе об Изе (еврее, каждую минуту находившемся на грани гибели в оккупированном городе) - это не сам автор. Открыв книгу, от нее невозможно оторваться, не дочитав ее до конца, и это высшая оценка книге. Журналист и литератор Яков Шаус обратил внимание на высокое профессиональное мастерство ее композиции, и это правда, но это только малая часть причины производимого ею впечатления. Главная причина - нам не приходилось читать книг с таким проникновением в состояние людей, оказавшихся в экстремальных ситуациях, которые по необходимости становятся бытовыми и переживаются одновременно как экстремальные и бытовые. Это сочетание невообразимо, почти неправдоподобно, и в то же время совершенно достоверно.

Яков Гохберг был трогательный человек, с юношеским ощущением жизни, открытый для всего хорошего в мире - и при этом с ясным, до беспощадности к себе, видением трагичности жизни и с бескомпромиссным отношением ко злу. Душевная молодость при такой личностной зрелости и трагической мудрости - уникальна и отражает его гармоничную вписанность в мир, его интегрированность в нем, проявлявшуюся и в его книгах, и она заразительна - еще многие и многие его читатели будут приобщаться к этому чувству вписанности в мир, как это происходило и с теми, кто непосредственно с ним общался. Один из выступавших на вечере сказал, что этот синтез света, мудрости и трагичности - признак моцартовской души. Эрудиция Якова в самых разных областях знаний не бросалась в глаза, ибо существовала не сама по себе, как склад (или даже клад) знаний, а интегрировалась его личностью и была для него столь же естественна, как его голос, от которого теплела жизнь.

Есть такая привычная метафора - "говорит как пишет". Это звучит как признание выдающихся ораторских достоинств, но большой вопрос, действительно ли это комплимент. Ведь это значит, что человек говорит очень легко и гладко, очень выстроено - но и несколько отстраненно, без достаточного вклада собственной души. Яков же писал, как говорил - искренно, открыто, непосредственно, просто, без желания произвести впечатление на читателя, а только с желанием поделиться с ним своими впечатлениями - от людей, событий, природы, от жизни. Эти его впечатления, даже от мимолетных событий многолетней давности, сохраняли свежесть на протяжении всей жизни. Его стихи, так органично входящие в первую книгу "Мы родом из жизни" (кстати, какое адекватное название и для книги, и для всей жизни Якова Гохберга) должны быть собраны и изданы отдельной книгой - это настоящее, это хочется запоминать и читать про себя.

Яша будет жить с нами, с нашими детьми и внуками, а мы будем жить с ним, и нам от этого будет жить много легче.