Вадим Ротенберг

ПЕРСОНАЛЬНОЕ ОКНО В ЕВРОПУ

Эпизод из моей биографии, о котором пойдет речь, интересен не столько сам по себе, сколько как показатель психологического климата в советском обществе в эпоху ранней перестройки. Но необходимо начать рассказ с небольшой предистории.

В конце 70-х годов были опубликованы первые мои научные статьи в международных журналах. С этого времени я стал получать регулярные приглашения на международные конференции в США и Европе. Приглашающие были обычно осведомлены, что у советских ученых нет денег на такие поездки, поэтому они обещали в своих приглашениях полностью покрыть все мои расходы. От Минздрава требовалось только разрешение на поездку, но оно мне никогда его не давало. Я был склонен приписывать регулярно получаемые отказы плохой анкете (беспартийный еврей - низшая каста независимо от ученых степеней и научных достижений). Но я был не совсем прав. Разумеется, и еврейство, и беспартийность очень способствовали отказам, но они не были главными причинами. Главной же причиной было то, что я не был для чиновников Минздрава "своим", и у них не было никакого резона награждать меня столь ценным подарком как зарубежная командировка. Им это было не нужно - и все. Поэтому приглашающей стороне сообщалось, что я по тем или иным ( не известным мне) причинам не могу в данный момент приехать, и вместо меня, якобы с моего согласия , предлагалось на тех же условиях (т.е. с полным обеспечением) принять другого человека, Минздраву более близкого. В период перестройки я даже узнал одного моего "заместителя". Это был мой соученик и тоже, представьте себе, еврей, но в отличии от меня он успел стать своим в коридорах власти и спокойно отправился по адресованному мне приглашению в Западную Германию, где его хорошо принимали, как он мне бесхитростно поведал. Мне же обычно сообщали, что моя поездка признана "нецелесообразной" и я был вынужден посылать приглашающей стороне вежливый отказ. Не всегда приглашающая сторона понимала причину отказа, иногда им казалось, что у меня слишком много приглашений и я счел их приглашение недостаточно привлекательным. В этих случаях я получал дополнительное приглашение с описанием престижности мероприятия (какие великие ученые согласились приехать) и с перечислением всех замечательных условий проживания, которые будут мне предоставлены. Такой вот совершенно неосознаваемый садизм с самыми лучшими намерениями.

Обычно чиновники Минздрава не удосуживались разъяснением, почему командировка нецелесообразна. Только один раз чиновник с удовольствием объяснил мне причину. Речь шла о международной конференции в Западном Берлине. Другого человека туда было послать нельзя - один из основных докладчиков, знаменитый американский психолог Мартин Селигман пригласил меня как своего содокладчика и замену бы не принял. Он предупредил, что место будет сохраняться за мной до открытия конференции. Чиновник объяснил мне, что в соответствии с политическим статусом Западного Берлина американцы не имеют права быть соорганизаторами конференции и по этому все мероприятие, так сказать, противозаконно. Я думал как дать понять Селигману истинную причину моего отсутствия, и при этом не иметь неприятностей с властями. И придумал. Мартин был известен своей общепризнанной концепцией обученной беспомощности. Я написал: "Я не смогу приехать. Как автор всемирно известной концепции Вы должны меня понять".

В 1988 г. я получил очередное приглашение - прочитать несколько лекций в Италии, в Болонском Университете. Из Минздрава я получил, как всегда, ответ, что целесообразность моей поездки обсуждается. Я знал, что такой ответ предшествует отказу, но было уже другое время, и я решил, что это время мое.

Буквально накануне в политическом еженедельнике "Новое Время" вышла моя статья о перестройке в науке, где один раздел был посвящен необходимости международных научных контактов. Я решил использовать эту публикацию как трамплин.

Я написал письмо начальнику Международного отдела Минздрава Э.Косенко. В первых строках письма я перечислил мои научные достижения. К этому времени моя концепция была включена в курсы нескольких ведущих психологических факультетов в СССР и изучалась в некоторых зарубежных научных центрах. Я подчеркнул престижность приглашения в Италию. Я напомнил беспричинные отказы в командировках на протяжении 10 лет. И я сослался на свою статью в "Новом Времени". Все это было абсолютной правдой.

Но самое главное начиналось потом. " Моей статьей в "Новом Времени" - писал я далее - заинтересовался журнал "Огонек". Его редакция обратилась ко мне с просьбой развить эту тему, но уже на более конкретном материале. Меня просят назвать поименно тех, кто виновен в нарушении столь необходимых стране научных контактов. И я решил начать с Вас. Я прошу Вас ответить на это письмо, чтобы я мог приложить Ваш ответ к моей статье".

В этой части письма все было вымыслом, но очень правдоподобным. 

"Огонек" в это время был на пике своей популярности и регулярно публиковал острые статьи, сокрушающие бюрократов и ретроградов. Людям типа Косенко он внушал страх, на что я и расчитывал. 

Отправив письмо, я показал копию моему близкому другу. Он пришел в ужас. " Ты сумасшедший. Косенко генерал КГБ, ты не понимаешь, с кем связался. В лучшем случае они немедленно снимут тебя с работы, и считай, что ты дешево отделался. Уж они-то никакой прессы не боятся".

Однако у меня было другое мнение и другой опыт. Задолго до перестройки я знал, что главным препятствием в решении многих насущных проблем является наш страх, а не их всемогущество. В КГБ, как и всюду, сидят люди с психологией чиновников, а чиновник всегда делает только то, что кажется ему на каждый данный момент наименее рискованным. Значит, надо сделать так, чтобы он больше боялся отказать, чем согласиться.

Январь 1980г. Советские войска только что вступили в Афганистан, Сахаров сослан, тотальная охота на инакомыслящих. В этот прекрасный месяц в "Журнале Невропатологии и Психиатрии" выходит статья заместителя главного редактора, в которой меня противопоставляют … В.И.Ленину. Автор статьи цитировал мои публикации в журнале "Вопросы Философии", сравнивал их с цитатами из философских работ основателя государства и отмечал противоположность наших с В.И. мировоззренческих позиций. А между тем моя докторская диссертация еще лежала в ВАКе. Да что там докторская! Такой идеологический диверсант мог запросто лишиться работы. И уже заведующий соседней лаборатории, мой бывший шеф, настоятельно рекомендует своим сотрудникам эту журнальную статью для домашнего чтения.

Я понял, что отсидеться в тени не удастся. Да и не очень хотелось. Хотелось дать сдачи, и побольнее. И я поехал к моему старшему другу проф. Ф. Бассину, человеку, сочетавшему решительность бойца и осмотрительность дипломата. Мы вместе составили ответ, но из тактических соображений было решено что подпишет его только Бассин. В этом ответе автор статьи интеллигентно, но безоговорочно размазывался по стенке.

Однако журнал не спешил печатать ответ. В несколько пренебрежительном тоне представитель редакции сообщил Бассину, что они не видят целессобразности в его публикации. Тогда я обратился в " Вопросы Философии" к члену редакции Г.С.Гургенидзе, который был инициатором моих публикаций в этом журнале. Этот обаятельный, мягкий и остроумный человек с твердыми этическими принципами позвонил в редакцию "Невропатологии и Психиатрии" и наткнулся на такое же пренебрежение: " Мы ответ Бассина печатать не будем, потому что не считаем нужным". Вот так.

"В таком случае - сказал Гургенидзе - редакция "Вопросов Философии" оставляет за собой право напечатать статью "О методологических ошибках журнала Невропатологии и Психиатрии". Собеседник Гургенидзе отреагировал совершенно как в знаменитом анекдоте о челночной дипломатии : "Это меняет дело", и ответ Бассина появился в ближайшем же номере журнала. Более того, вместе с ответом были помещены комментарии самого размазанного по стенке, из которых следовало, что никто не пытался критиковать идеи Ротенберга, напротив, они заслуживают полного уважения. Поскольку, однако, в оригинальном тексте того же автора противопоставление Ротенберга Ленину сомнения не вызывало, оставалось предположить, что критиковались в этой статье идеи Ленина.

Я понял, что люди с психологией чиновников делают только то, что считают менее для себя опасным. И в ближайшее время проверил этот вывод на практике.

По заказу редакции "Руководства по Динамической Психиатрии", издававшегося в Западной Германии, я написал большую главу для этого руководства с изложением моих идей. В соответствии с правилами, я обратился в Ученый Совет Минздрава за разрешением на публикацию этой главы за рубежом. И получил анонимную рецензию, более всего похожую на политический донос. В этой рецензии было сказано, что я психоаналитик (ругательство и одновременно политическое обвинение), что редактор руководства психоаналитик (просто ругательство), и что вообще мои псевдонаучные идеи вполне соответствуют реакционным концепциям буржуазных ученых. Это был уже незаслуженный комплимент. Идеи мои были вполне оригинальны и ничему такому не соответствовали.

Под рецензией была приписка, что Ученый Совет Минздрава полностью разделяет мнение рецензента. Эта приписка показывала, что дело уже не в главе руководства. Если Ученый Совет разделяет такое мнение, то ведь и с работы могут снять.

И тогда я написал "Письмо Ученому Совету" (почти по Чехову). Я указал в начале письма, что с редактором Руководства Г.Аммоном познакомился на Международном Конгрессе в Тбилиси, где по распоряжению академика П.Н.Федосеева выполнял функции Ученого Секретаря Оргкомитета. Что Г.Аммон очень расположен к советской науке и ценит советских ученых (это была истинная правда - он очень ценил Бассина, меня и еще несколько таких же советских). Что идеи, ошельмованные рецензентом как псевдонаучные, публиковались в Вопросах Философии. Закончил же я письмо так: " Таким образом, Ученый Совет Минздрава, введенный в заблуждение некомпетентным и недобросовестным рецензентом, идет в разрез с решениями партии и правительства об установлении контактов с прогрессивными учеными Запада". Никакого такого решения я в жизни в глаза не видел. Не исключено, что я его сам и выдумал. Но, чем черт не шутит, может оно и существовало. 

Как может убедиться читатель, я научился магическим формулировкам. Но все это было бы недостаточно убедительно, если бы на первой странице не было бы указано: "Копия - Вице-Президенту АН СССР, члену ЦК КПСС Федосееву". Был тогда Федосеев одним из самых влиятельных и могущественных идеологов страны. И если он, как я писал в начале письма, утвердил на должность Ученого Секретаря важного Международного Конгресса беспартийного еврея, то кто знает, нет ли особых отношений межды могущественным бонзой и этим обнаглевшим евреем? Конечно же, никаких отношений не было, но это знали только я и Федосеев, и я надеялся, что его никто не станет спрашивать. 

Я принес письмо в Ученый Совет, и его председатель, взглянув на первую страницу, мягко спросил: " Ну зачем же так? Кому бы Вы порекомендовали отправить Вашу главу на повторную рецензию?"

Я назвал Бассина, и через две недели получил восторженную рецензию с припиской " Ученый Совет Минздрава полностью согласен с мнением рецензента".

Как видите, у меня были основания полагать, что Косенко будет проще разрешить мне поездку в Италию, чем рисковать скандалом. Через несколько дней после отправки письма в иностранный отдел нашего института позвонили из канцелярии Косенко и попросили срочно оформить все бумаги для моей командировки. Меня попросили даже использовать мои связи в Италии для ускорения получения визы, продемонстрировав тем самым веру в мое безграничное могущество. "Ну и скандалист Ваш Ротенберг" в сердцах сказал в заключении помощник Косенко.

С этого дня у меня был беспрецедентный зеленый свет на все зарубежные командировки. Менее чем за 2 года я побывал в 11 странах, и в конце концов обзавелся даже вторым зарубежным паспортом. Произошло это так. Я должен был лететь на конгресс якобы в Израиль (а в действительности - в Южную Африку, с которой у СССР даже не было дипломатических отношений, но это отдельная история), а через неделю после возвращения мне предстояла поездка в Амстердам. Я просто физически не успевал получить голландскую визу, и предложил иностранному отделу завести на меня второй паспорт. В иностранном отделе робко сказали мне, что это не принято и Минздрав будет возражать. "Скажите, кто именно будет возражать - спокойно парировал я - и я постараюсь, чтобы у него уже никогда не было этой возможности". И мне выписали второй паспорт, чтобы с первым я спокойно и ни о чем не заботясь полетел в Южную Африку.