Вадим Ротенберг

ПРИНЦИПИАЛЬНЫЙ ПРОСЧЕТ

Тот, кто помнит выборы 96-го года, знает, что Нетаниягу пришел к власти на волне огромного духовного напряжения народа, мобилизовавшегося для преодоления чувства беспомощности. Это чувство тогда охватывало, под влиянием пропаганды и катастрофических событий, практически всех, кроме убежденных сторонников капитуляции.

Во время выборов это чувство удалось преодолеть.

Тем трагичнее воспринимается соглашение "Уай", спровоцировавшее распад национального лагеря, всеобщую деморализацию и политический кризис. Об этом написано уже много. Но до сих пор ни в одной публикации, по крайней мере на русском языке, не было предпринято серьезной попытки ответить на вопрос, так символически совпадающий с названием самого соглашения ("Уай" по английски значит "почему?"). Почему это соглашение, не соответствующее ни нашим национальным интересам (по признанию и правых, и левых), ни провозглашенным правительством принципам взаимности, вообще было заключено? Не было также попытки проанализировать психологические факторы, способствовавшие соглашению. Психологический анализ вообще игнорируется и политиками, и журналистами, а между тем он существен не только для понимания свершившегося, но и для прогнозов будущего и для определения оптимальной стратегии поведения лидеров.

 Из опубликованных материалов можно составить предположительную картину происшедшего. Непосредственно перед поездкой в США у премьер-министра была, по-видимому, надежда, что он очень близок к соглашению с лидером оппозиции относительно создания правительства национального единства. Эта опция не противоречила исходному стремлению Нетаниягу быть выразителем интересов всего народа, а не только национального лагеря. А для достижения этой цели надо было продолжать переговоры с Арафатом любой ценой. В этих условиях премьер-министр должен был направляться в Америку с исходным твердым намерением подписать хоть какое-нибудь соглашение.

Такая позиция перед началом переговоров заведомо дает преимущество партнеру, если он не считает себя обязанным достичь компромисса любой ценой. Когда садишься играть, дав партнеру фору в виде ферзя, не следует удивляться возрастающему числу потерянных фигур - г-ну Щаранскому эта метафора должна быть очень понятна. На фоне исходной готовности нашей делегации к уступкам, американское давление вряд ли играло решающую роль и скорее определяло масштабы уступок.

В результате, как явствует из подписанного документа, ни одно из требований о взаимности обязательств не было обусловлено серьезными гарантиями исполнения. В этом контексте сами исходные требования начинают играть отрицательную роль.

Н.Щаранский был, безусловно, прав, утверждая, что отмена Палестинской Хартии должна иметь не только юридическое, но и воспитательное значение для палестинцев. Но при этом очевидно, что желаемое воспитательное значение эта отмена может иметь только если она проведена юридически безупречно. В той же форме, в какой она была осуществлена, она тоже имела воспитательное значение, но прямо протвоположное желаемому- она показала всему миру, включая палестинцев и Клинтона, что, в отличии от Арафата, мы не способны последовательно добиваться выполнения жизненно важных для нас условий. Не удивительно, что вслед за этим вместо ареста и выдачи убийц на территории автономии, палестинцы стали требовать освобождения убийц уже осужденных.

Любая капитуляция ведет к усилению давления.

 Однако исходной готовностью к заключению соглашений нельзя все-таки полностью объяснить, что наша весьма представительная правительственная делегация не сумела настоять на условиях взаимности.

Произошел еще один психологический просчет, который оказался решающим.

Был один момент во время переговоров, когда вся страна замерла в ожидании определяющего поступка нашей делегации. В ответ на беззастенчивое давление со стороны палестинцев и американцев (или может быть демонстрацию давления) министры сложили чемоданы и приготовились покинуть переговоры. Как профессионал я убежден, что если бы члены делегации рискнули на этот шаг, он получил бы широкую поддержку в Израиле. И весь правый лагерь, и многие, относящие себя к центру политического спектра испытывали в это время гнетущее чувство ущемления национального и государственного достоинства, и у людей сформировалась сильная, хотя и не до конца осознанная потребность избавиться от унижения. Изменились даже интонации традиционно левых журналистов и телевизионных комментаторов - из репортажей исчезло злорадство и появились нотки сочувствующего ожидания.

Это очень естественно, здесь срабатывает универсальный психологический закон: когда человек или группа людей восстает против унижения со стороны более сильного и беззастенчивого, когда в этих условиях проявляется чувство собственного достоинства, обычно это производит впечатление даже на идеологического противника.

Парадоксальным образом именно совместное давление палестинцев и американцев, превращающее нашу делегацию в объективно слабую сторону, резко повышало цену нашего потенциального сопротивления и борьбы за сохранение достоинства и в глазах всего мира, и особенно в глазах собственного населения. Под давлением американцев мы переставали быть агрессором, подавляющим несчастных палестинцев --образ, сформированный средствами враждебной пропаганды и лишающий нас права на самозащиту и достоинство. Мы могли возвратить себе образ маленького , но гордого Давида в схватке с Голиафом - образ, так успешно работавший на нас во время войны за независимость и во время Шестидневной войны. Фактически именно этот образ перехватили у нас палестинцы - без всякого реального основания, ибо за "слабыми" палестинцами стоит весь арабский мир.

В Уай в силу специфики двойного давления был реальный шанс отыграться. Но симпатии вызываются не слабостью как таковой, а только сочетанием несопоставимости объективно малых возможностей сопротивления с духовной несгибаемостью и гордостью, и чтобы убедить в этом всех, и прежде всего собственное население, нужно было уехать. Этот жест был бы встречен энтузиазмом большинства населения - даже многие представители левого лагеря могут ошибочно сочувствовать "угнетенным" палестинцам, но не склонны принять позицию национального унижения и инстинктивно стремятся к естественному для здорового человека сохранению достоинства.

 Шанс был упущен. Министры не почувствовали подлинной потребности общества и не нашли в себе мужества на такой личностный поступок. И одной из причин их нерешительности было то, что они все время сверяли свое поведение с результатами опросов общественного мнения, не всегда достоверными, и коррегировали поведение в соответствии с этими результатами. А опросы свидетельствовали об усталости населения и его страхе перед будущим, обусловленными как раз унизительностью и предполагаемой безнадежностью всей ситуации. Нерешительность лидеров и их неспособность на личностные поступки вносило важный вклад в это общее чувство безнадежности.

Так формировалась система с положительной обратной связью и очень отрицательными результатами.

 Это был грубейший психологический просчет. Правительство обнаружило полное непонимание того, что психологический климат в обществе, от которого зависит позиция и будущее страны, в свою очередь зависит от поведения лидеров и формируется их поступками.

Неверие в реальную силу моральных факторов, характерное для наших стратегов, лишает их возможности эти факторы использовать. Премьеру и его коллегам казалось, что народ хочет соглашения любой ценой, и они были шокированы, когда по возвращении обнаружили полное отсутствие поддержки в правительстве и обществе. Вот и верь после этого опросам.

 Когда У.Черчилль пришел к власти в Англии в начале Второй Мировой войны, англичане были в большой степени деморализованы "миротворцем" Чемберленом и провалом его политики. Заслугой Черчилля было то, что собственной решительностью и уверенностью он поднял дух нации. Если бы он ориентировался на апатию и пораженческие настроения, царившие в обществе после падения Франции и воздушных налетов на Лондон, Англия бы капитулировала. Но само провозглашение курса на сопротивление стало важнейшим фактором сопротивления.

 Если бы Бен Гурион в 1948г. ориентировался на опросы, даже среди ближайших соратников, и на формальный подсчет всех "за" и "против" провозглашения государства, он никогда не решился бы на этот шаг. Все шансы были против успеха - кроме психологического эффекта самого провозглашения независимости. Этот эффект оказался более существенным, чем все трезвые расчеты. Само объявление независимости изменило климат в ишуве и стало важнейшим фактором победы.

 Ошибкой Нетаниягу с самого начала было стремление стать выразителем чаяний сразу всех слоев общества - все равно как если бы Черчилль захотел стать выразителем и тех сил, которые приняли его призыв к сопротивлению, и пораженцев. Нельзя одновременно быть представителем сопротивляющейся части общества и людей, страдающих от чувства беспомощности - установки первых нужно поддерживать, а установки других помогать преодолевать. Иначе и у сопротивляющихся можно вызвать чувство беспомощности. А вот ориентация на готовых к сопротивлению позволяет постепенно преодолеть и чувство беспомощности у остальных.

Неверие в реальную силу духовных факторов, неспособность создавать их собственными поступками означает профессиональную непригодность лидеров.

Лидер не имеет права следовать за общественным мнением - он должен его формировать, и тогда он обнаружит мощные слои общества, на которые он может опереться.