Вадим Ротенберг

КАК Я РАБОТАЛ НА ЮЖНО-АФРИКАНСКУЮ РАЗВЕДКУ

В начале 1990 г., когда отношения СССР с Израилем были уже восстановлены, я получил из Израиля приглашение принять участие в Международном Конгрессе "Права человека и здоровье" в городе Мабато. Где находится этот город, в приглашении указано не было. Посколько письмо пришло из Израиля, следовало считать, что Мабато находится в Израиле. Однако, хотя я никогда не был в Израиле, название города звучало для меня совершенно не по-еврейски. Я обращался к разным людям, но никто не слышал об этом городе. В феврале 1990 г. я был в Индии по приглашению Института Йоги, и встретил там англичанина, который объяснил мне, что Мабато - -это столица одного из бантустанов Южной Африки.

Это было не очень приятное открытие. Мне хотелось поехать на Конгресс, тем более в Южную Африку транзитом через Израиль. Загвоздка, однако, состояла в том, что у СССР по принципиальным соображениям не было дипломатических отношений с режимом апартеида. Оформить такую поездку было невозможно. И тут мне пришла в голову мысль, что совсем не случайно в приглашении отсутствовало упоминание о стране. Поскольку месторасположение города Мабато не известно, как выяснилось, вообще никому, кроме одного англичанина в Индии, я вполне мог считать , что это город в Израиле, и туда и оформить командировку. Я понимал, что мою дальнейшую транспортировку из Израиля в Южную Африку и обратно возьмет на себя человек, приславший мне приглашение - известный израильский юрист Амнон Карми, с которым мы были до этого шапочно знакомы по Международной Ассоциации Динамической Психиатрии. И я подал документы на участие в Конгрессе, который состоится в Израиле, в городе Мабато.

Признаюсь, что внутренний голос - голос здравого рассудка - пытался предостеречь меня от этого шага, тихонько напоминая, что я впервые в жизни иду на настоящее, подсудное преступление, нагло отправляясь в страну, которую СССР бойкотирует. Но я успешно подавил этот внутренний голос с помощью эйфории, в которой постоянно находился с начала моих зарубежных поездок. Более того, я настоял на получении второго заграничного паспорта, чтобы не опоздать с получением визы в Амстердам, куда собирался лететь почти сразу после возвращения из Мабато.

 В Израиле опекавшие меня коллеги повели меня в консульство Южной Африки. Милая дама консул повертела в руках мой паспорт и поставила визу на отдельном вкладном листочке. Я успел уже немало поездить, и визу мне всегда ставили прямо в паспорт. "А почему на листочке?" - спросил я. Консул очаровательно улыбнулась: " Когда Вы вернетесь домой, Вам очень пригодится, что виза стоит не в паспорте." Я почувствовал, что внутренний голос опять хочет получить право высказаться, и поспешно вышел на веселую израильскую улицу.

За два дня в Израиле мне успели устроить экскурсию в Иерусалим. В первую минуту после въезда в город я поймал себя на каком-то смутном разочаровании: " А… так это только город…" Уж не знаю, что я ожидал увидеть - может быть висящий в воздухе какой-то потусторонний символ, с обычной реальностью не связанный. Но город нравился мне все больше и я сказал соседу, невозмутимому профессору из Оксфорда : "Это гораздо интереснее Тель-Авива", а он буркнул в ответ: "Все что угодно интереснее Тель-Авива". Сейчас я живу в Бат-Яме и не могу разделить его категоричности.

 В день отлета в Южную Африку я получил предостережение свыше. Мне показали, на всякий случай, что такое израильский балаган. Утром в мой номер постучался молодой человек и спросил, уезжаю ли я сегодня. Я подтвердил, и он на хорошем английском попросил разрешения спустить мой багаж в лобби. Я согласился, поражаясь утонченности сервиса - так внимательны ко мне не были ни в одной европейской гостинице.

Я должен был отправиться в аэродром в 2 часа дня, но уже часов в 11 почувствовал смутное беспокойство и решил проверить, все ли в порядке с чемоданом. Спустившись в лобби, я светским тоном спросил портье, где мой багаж. Он удивился. Начиная волноваться, я рассказал ему об утреннем явлении вежливого молодого человека. "Он унес Ваш чемодан?" озабоченно спросил портье, позвонил кому-то и заговорил на иврите. Тут уж я окончательно уверился, что чемодан украли - со всеми вещами и с текстом доклада. Светскость мою сняло как рукой. Видимо, вся гамма переживаний легко читалась у меня на лице. " Успокойтесь - сказал мне портье, вновь переходя на английский- чемодан не пропал, проблема , однако , в том, что он в данный момент на большой скорости едет в Эйлат. У нас останавливалась группа туристов по дороге в Эйлат, они занимали номера рядом с вашим и мальчик принял Вас за одного из них".

Я вспомнил старый анекдот. Корабельный кок спрашивает капитана: "Капитан, можно ли считать что вещь потеряна, если ты твердо знаешь где она лежит?" "Разумеется нет" - отвечает капитан. "В таком случае, капитан, Ваш чайник не потерян. Я твердо знаю, что он лежит на дне морском". Нечто подобное происходило с моим чемоданом. Точная информация, что он не потерян, а едет в Эйлат, почему-то не успокаивала. Я сообщил портье, что в ближайшие часы тоже должен уехать, но значительно южнее. И тут мои израильские хозяева проявили чудеса расторопности. Они связались по телефону с автобусом, чемодан перекочевал на встречное такси и уже ждал меня в аэропорту, когда я туда приехал. Я был впечатлен. Я понял, что можно эмигрировать в эту страну, где так оперативно исправляют ошибки. Несколько позже, уже после эмиграции, я обнаружил, что не всегда и не везде их исправляют так же успешно, как в хорошем отеле.

Итак, я сел в самолет, и он взял курс на Южную Африку. Глядя на карту, я полагал, что полет займет не более 7-8 часов. И меня удивило, как фундаментально, с расчетом на долгое путешествие и сон, устраивается в кресле мой сосед. Я спросил его, сколько длится полет. Оказалось - 18 часов. При этом сначала мы на минуточку слетаем в Цюрих, а потом обогнем Африку. Через континент израильтянам, равно как и южно-африканцам, лететь было нельзя.

18 часов - это уже не полет. Это жизнь в воздухе. Беспрерывно ешь и пьешь, спишь (если можешь), смотришь фильмы и гуляешь по самолету. Хорошо, но слишком долго и несколько утомительно.

Когда же мы приземлились, израильскую делегацию усадили в автобусы и повезли по бескрайней саванне. Совершенно одинаковый убаюкивающий пейзаж на протяжении нескольких часов. Когда нам сказали, что мы подъезжаем, я не заметил никакой разницы по сравнению с предыдущей дорогой, никаких признаков столицы, пусть даже бантустана. Это была страна одноэтажных домов, щедро раскинувшихся вширь, с расстояниями друг от друга как у прибалтийских хуторов. И отель, в который нас привезли, тоже был одноэтажный. Он охватывал большим кольцом несколько бассейнов. Я вошел в номер и так поразился его роскоши, что даже не торопился распаковывать чемодан. Мне казалось, что я не туда попал, что это не для меня. Минут через 10 постучали в дверь: "Профессор Ротенберг? Простите, мы по ошибке дали Вам не тот номер." " Конечно - подумал я - я так и знал. Приезжающих на халяву в таких номерах не размещают". И меня привели в другой номер, еще более потрясающий.

Такая предупредительность объяснялась отнюдь не моей научной известностью. Просто я был первым советским гражданином, вступившим на землю этого бантустана. Меня по-видимому приняли за первую ласточку, которая впрочем тоже еще не делает весны. Но я-то даже ласточкой не был и залетел в эти края по мною же организованному недоразумению. Приходилось на ходу осваиваться с ролью Хлестакова. Но никаких угрызений совести я не испытывал и с наслаждением уснул в предвкушении других приключений.

На следующий день я прогуливался вокруг бассейна, обдумывая свой доклад. Здесь меня нашел мой благодетель и покровитель Амнон, организовавший мне эту сказку Шехерезады. "Есть у Вас черный костюм?" - спросил он. Я удивился. Я ехал в июле не в какую-нибудь Северную, а в Южную Африку, с пересадкой в Израиле. В черном костюме как бы не было необходимости. Белый, в котором я приехал, был в самый раз.

"Видите ли, в чем дело - сказал Амнон, - На торжественном банкете, который сегодня дает для участников Конгресса Президент Бантустана, все будут в черных костюмах. К тому же Вы приглашены за стол Президента как почетный гость. Если Вы единственный будете в белом, Вас могут принять за Президента, и разразится международный скандал". У Амнона хорошее чувство юмора, и такие вещи он говорит с совершенно серьезным видом. "Но у меня нет ни черного костюма, ни денег, чтобы его купить. А на банкет все равно хочется". " По счастливой случайности я приобрел дополнительный черный костюм. Я готов на вечер уступить его Вам, если Вы обещаете аккуратно есть. Конечно, Вы несколько выше меня ростом, но вечер будет при свечах, и если Вы не будете слишком размахивать руками, никто не заметит, что рукава Вам примерно по локоть. И не очень разгуливайте по залу".

Я облачился в костюм Амнона и представил себе что я на карнавале-маскараде. Все собрались в банкетном зале, и после достойной паузы появился совершенно черный Президент, и тоже в черном костюме. Действительно, в своем белом я бы выделялся гораздо больше, чем в костюме Амнона. Все встали, Президент прошел к нашему столику и меня ему представили как советского ученого. Мы пожали друг другу руки и я сказал несколько приветливых слов на английском. Президент опустился в кресло и ошеломленно сказал: " Он говорит по английски!" Было очевидно, что по его исходному предположению именно я только что спрыгнул с дерева.

За нашим столиком, предназначенным для высоких гостей, сидел еще один человек. Он держался с Президентом одновременно и очень предупредительно, и очень свободно и уверенно. Это был посол центрального правительства Южной Африки в этом бантустане. Все здесь было как в настоящем независимом государстве - свой Президент, свое правительство, своя полиция и даже посол Южной Африки. Не было только одной мелочи - собственной границы с метрополией.

В конце банкета посол предложил мне оказать ему честь и провести с ним несколько часов на его вилле. Там он чрезвычайно заинтересовано расспрашивал меня о нынешнем положении в СССР, о перспективах перестройки, о Горбачеве, о противоборствующих силах. Никогда еще дипломат такого ранга не слушал так внимательно мои политические комментарии и прогнозы. И я вдохновенно рассказывал все что знал, все что слышал и все о чем догадывался, не очень отделяя одно от другого. Я вообще люблю когда меня слушают и испытываю при этом эмоциональный подъем.

 А на следующий день я нашел в своем номере большую бутылку бренди, роскошную книгу о животном мире Африки и записку. В ней мой ночной собеседник очень благодарил меня за исключительно ценную информацию, которую он уже срочно отправил своему правительству. Тут я понял, что не только контрабандой въехал в страну, с которой у моего государства нет дипломатических отношений, но и успел стать незаменимым агентом ее секретной службы. Терять мне было уже совершенно нечего. Я только мельком подумал, что за столь важную и совершенно уникальную (учитывая мои догадки) информацию я мог бы получить и более ценный подарок.

На всех заседаниях Конгресса стоял, среди прочих, флаг СССР, торжественно подчеркивая мое контрабандное здесь присутствие. О Конгрессе писали в газетах, и думаю, что необычное для этой географической широты присутствие советского флага не осталось незамеченным журналистами. Но я предпочитал не задумываться об этом. Впрочем, план моей нелегальной эмиграции в Израиль был уже детально обдуман, и оставалось только перед этим съездить без помех в Голландию и Германию.