Вадим Ротенберг

САМОИДЕНТИФИКАЦИЯ РОССИЙСКОГО ЕВРЕЙСТВА: ПОПЫТКА АНАЛИЗА

В 1994 г. в Иерусалиме на Международном Конгрессе по проблемам эмиграции было представлено очень интересное исследование. Сопоставлялись результаты социологического опроса лиц прибывших в Израиль в 1991 году спустя несколько месяцев после репатриации, и повторного опроса этого же контингента лиц после трехлетнего проживания в стране. Люди только что прибывшие в страну и совершенно с ней не знакомые были в массе своей настроены на культурную интеграцию, предполагали выучить язык и приобщиться к культуре страны. Спустя три года значительная часть представителей этой же волны репатриации уже достаточно хорошо знала язык, многие устроились на работу, в том числе по специальности, и при этом декларировали неготовность к принятию культурных доминант израильского общества и его жизненных ценностей. Они были, вопреки исходной установке, ориентированы на русскоязычные средства массовой информации и подчеркивали приверженность русской культуре. Эта идентификация с русской культурой является, на мой взгляд, важнейшим компонентом самоидентификации русскоговорящего еврейства и заслуживает подробного обсуждения.

 Прежде всего при более внимательном анализе возникает удивление, почему, собственно, речь идет о русской культуре. Интерес к пьесам Шекспира был не меньшим чем к пьесам Чехова, о русских писателях в еврейских интеллигентных кругах говорили не больше чем о Хемингуэе или Фолкнере, французскими импрессионистами интересовались не меньше, чем передвижниками. Почему же осознается и подчеркивается связь именно с русской, а не мировой культурой? Откуда массовость и высокая энергетика этой самоидентификации даже в тех кругах общества, которые были по существу далеки от любой культуры?

 Конечно, определенную роль здесь играют психологические защитные механизмы. Ощущение, что общество недооценивает и отвергает новых репатриантов, заставляет их искать опору на собственные ценности, прежде всего культурные, и если уж их дискриминируют как русских, то и приоритет отдается русской культуре. Но это только самый поверхностный пласт проблемы.

Социологические исследования, проведенные по инициативе партии "Исраель ба-Алия" незадолго до выборов 1996 года показали, что 45% новых репатриантов неудовлетворены недостаточно еврейским (!) характером Государства Израиль. Что бы это значило? Очевидно, что еврейский характер государства не связывается этими репатриантами с религией. Абсолютное большинство вновь прибывших секулярно ориентировано и в их глазах иудаизм занимает даже непомерно большое место в жизни израильского общества. Что же для них, в таком случае, определяет еврейский характер государства?

 По роду моей деятельности (чтение лекций, организация семинаров и групп психологической поддержки) мне приходится общаться с широким кругом лиц по всей стране. На основе моих впечатлений я пришел к выводу, что многие репатрианты удручены несовпадением между их ценностными ориентациями, которые они считают традиционно еврейскими, и ценностями, которые по их мнению доминируют в израильском обществе. К традиционно еврейским репатрианты относят образование, культуру во всех ее проявлениях, уважение к творчеству и интеллекту, соблюдение этических норм, таких как ответственность, честность и добросовестность. В цитированном социологическом исследовании установлено, что 67% опрошенных недовольны уровнем израильской культуры, и есть основание предполагать, что имеется в виду не только уровень культуры, но и ее социальный статус.

Несущественно, всегда ли люди в своем собственном поведении руководствуются декларируемыми ценностями. Гораздо важнее, что в их сознании статус этих ценностей высок и определяет формирование идеалов. И когда они видят, что в обществе, которое они хотели бы воспринимать как свое, статус этих ценностей невысок, они испытывают глубокое разочарование. Согласно исследованию проф. Д. Аптекмана, 73% новых репатриантов не удовлетворено уровнем нравственных норм в Израиле, не считают их соответствующими еврейским традициям и верят в возможность их изменения. 

Полагаю, что есть тесная связь между этой неудовлетворенностью доминирующими ценностями общества и идентификацией именно с русской культурой. Обусловлено это тем, что самоидентификация русского еврейства в очень большой степени связана с традиционной социальной ролью русской культуры и с динамикой этой роли.

 Прежде всего разрешите начать с анекдота 60-х - 70-х годов. Хороший анекдот - это очень часто концентрированное метафорическое выражение серьезных идей. Анекдот такой: " Все советские писатели делятся на еврейских и русских. К еврейским относятся Паустовский, Чуковский, Некрасов, а к русским - Чаковский, Дымшиц, Солодарь." Выбор имен в обеих группах не случаен. В первую -" еврейские писатели" - попали не просто хорошие русские писатели, а те, у кого была репутация хранителей этических ценностей. В противоположную группу включены этнические евреи таким ценностям не приверженные и верно служащие власти. Отнесение их к "русским" отражает одновременно и издевку над этими ливрейными евреями, и протест против шовинизма власти. Но центр тяжести анекдота - в отождествлении высших этических ценностей русской культуры с еврейством, и этот феномен заслуживает подробного разговора.

 Российская культура, начиная с 19-го века, всегда выполняла функцию, дополнительную к самой культуре - функцию духовного сопротивления власти, которая на протяжении почти всей истории России была воинствующе аморальной. "Поэт в России больше чем поэт", и это относится не только к литераторам, хотя к ним может быть в наибольшей степени. Это относится ко всей интеллигенции. Интеллигенция - понятие специфически российское, подразумевающее в людях интеллектуального труда не только профессионалов, но и обязательно носителей этических ценностей и заряда духовного сопротивления всему, что эти ценности отрицает. Отсюда - исключительная престижность принадлежности к интеллигенции в России - более высокая, чем в странах Запада, где необходимость в таком сопротивлении была гораздо ниже из-за больших гражданских свобод и меньшего социального давления на личность. Такая престижность русской культуры неожиданно и интересно совпадает с исключительной престижностью интеллигентных профессий (врач, учитель) в еврейской общине. У "народа книги" ученые цадики и учителя хедеров, независимо от их материального статуса, пользовались уважением не только как профессионалы, но и как носители мудрости и этического чувства. Не удивительно, что даже до уравнивания евреев в правах с другими гражданами, начиная с последней трети прошлого века, евреи устремились в русскую культуру, столь близкую им своей социальной ролью. А с другой стороны, совсем не случайно, что специфически еврейская тема "пророка" оказалась так близка российской поэзии.

 Однако сразу после революции произошла опасная девальвация этой роли русской культуры. Значительная часть интеллигенции эмигрировала и утратила влияние на общество. Принявшие революцию люди культуры либо быстро разочаровались в ее нравственных основах и сохраняя верность себе и культуре впали в депрессию вплоть до физической смерти (А. Блок), либо встали на путь самоотрицания , принуждая себя поверить в правоту революционных ценностей. Литератор Белинков блистательно проиллюстрировал этот путь на примере "Зависти" Олеши, "Дня Второго" Эренбурга и ряда других произведений. Немногие, как Ахматова и Булгаков, остались верны духовному сопротивлению, ушедшему в подполье. Ахматова прекрасно сформулировала это в стихотворении на смерть Булгакова:
"Ты так сурово жил, и до конца донес
Великолепное презренье".

Но таких было слишком мало, и психологический климат им не благоприятствовал. Сомнение в праве на духовное сопротивление охватило даже таких гигантов как Мандельштам и Пастернак.

Еврейская интеллигенция в массе своей переживала в это время этап, который я назвал бы этапом трагического подъема. Подъема - ибо тысячи молодых евреев устремились в институты, успешно реализовывали себя профессионально и активно заполняли вакуум, образовавшийся в культурной жизни, в науке и искусстве. Трагического - потому, что евреи, в массе своей, переживали медовый месяц полной солидарности с властью, по сути своей аморальной. И во имя этой солидарности большинство было искренне готово отказаться не только от религиозной самоидентификации, но и от сочувствия той традиционной роли русской культуры, которая так удивительно совпадала с вечными еврейскими этическими ценностями - терпимостью, защитой слабого, духовным сопротивлением насилию.

 Именно на этот период падает самый интенсивный процесс ассимиляции как наиболее примитивное проявление самоотрицания. Самоотрицание русской культуры совпало с готовностью многих евреев отказаться от еврейской самоидентификации во имя идеалов коммунизма.

 Социальная роль культуры в России стала постепенно восстанавливаться после страшного отрезвления, связанного с большим террором. Самые честные и смелые ( а среди них естественно оказались и самые талантливые) почувствовали необходимость в духовном сопротивлении. Это не осталось незамеченным властью, и культура из ее союзника стала постепенно превращаться в ее врага. А к этому времени роль евреев в советской культуре была уже вызывающе велика - и в литературе, и в искусстве, и в науке. Рискну предположить, что антисемитизм советской власти, в отличие от геноцидного антисемитизма Гитлера, представлял собой только часть антиинтеллигентского тоталитаризма, и потому, начавшись при Сталине, сохранялся и при всех остальных вождях, претерпевая колебания в соответствии с колебаниями отношений между культурой и властью. Не случайно борьбе с космополитизмом как почти откровенной форме антисемитизма непосредственно предшествовало постановление против Ахматовой и Зощенко - представителей русской сопротивляющейся культуры.

Социальные процессы нередко имеют двустороннюю направленность. Власть, отождествляющая жида с духовно независимым интеллигентом и поднимающая против интеллигенции волну антисемитизма, побудила евреев, в массе своей, отождествлять себя со своей интеллигенцией, с ее жизненными ценностями и ролевыми функциями, совпадавшими с традицией русской культуры. Антисемитизм, исходно направленный против интеллигенции, ею одной не ограничивался и распространялся на все слои еврейской общины. Но в обществе было интуитивное ощущение , что именно интеллигенция находится на передовой этой войны власти с еврейством. В журнале "Крокодил" были в то время очень откровенные карикатуры - человек с типично еврейской внешностью бежит, сжимая в руках книгу, на обложке которой ясно выведено - "Жид". На любой упрек в антисемитизме автор карикатуры ответил бы, что имелся в виду французский писатель Андре Жид - один из духовных лидеров западной интеллигенции.

Совпадение фамилии и оскорбительной клички использовано карикатуристом совершенно адекватно основным установкам власти.

 Знаменательно, что во все последующие десятилетия русские "патриоты" постоянно записывали в евреи наиболее ярких представителей русской демократической интеллигенции, и это вновь возвращает нас к анекдоту о писателях.

 Но чем в большей степени враждебный культуре тоталитарный режим принимал формы антисемитизма, тем выраженней становилась тенденция евреев из разных слоев общества отождествлять себя со своей культурной элитой, которая была одновременно частью русской культуры. Это возвращало людям чувство собственного достоинства.

 Еврейская самоидентификация строилась на ощущении личной связанности с лучшими шахматистами - Ботвинником, Талем, выдающимися еврейскими музыкантами, видными писателями, ведущими учеными. При публикации списков лауреатов Государственной премии евреи по всей стране, независимо от уровня образования и занимаемого положения, выискивали и подчеркивали в этом списке еврейские фамилии с ощущением гордости и собственной причастности. Эта гордость усиливалась ясным пониманием того, как трудно в этом обществе еврею добиться успеха. Их успех воспринимался как часть коллективного сопротивления - отсюда и ощущение причастности. Заметим что ориентация была всегда на деятелей науки и культуры, а не на успешно делающих партийно-бюрократическую карьеру, таких как Каганович или Дымшиц (министр). 

В этой самоидентификации с культурной элитой присутствовало неосознанное отождествление себя с ее духовным сопротивлением, с ее этическими ценностями. И поэтому тех, кто к такому сопротивлению склонен не был - как писатель Чаковский и критик Дымшиц из анекдота - фольклор не удостаивал признанием принадлежности к еврейству.

 Герой Гашека, подпоручик Лукаш, считал чешский народ чем-то вроде тайной организации, к которой лучше не принадлежать. Сотни тысяч евреев, благодаря чувству причастности к сопротивляющейся культуре, считали еврейский народ чем-то вроде тайной организации, принадлежность к которой хотя и опасна, но почетна.

 Создание Государства Израиль сразу после Катастрофы стало важнейшим фактором еврейского самоуважения и самосознания.

Израиль сделался для миллионов евреев синонимом вызова национальному унижению, точно так же как этим синонимом были еврейские представители русской культуры. Именно на этом самосознании, явно проявившем себя после Шестидневной войны, основывалось все движение исхода 70-х годов. 

Были, конечно, люди, стыдившиеся своего еврейства и всячески от него открещивающиеся. Но они враждебно относились к идее исхода, как к самой большой угрозе своей вожделенной ассимиляции, и нередко избегали общения в еврейской среде, что было не свойственно большинству евреев. Если бы эти люди численно доминировали, движение за репатриацию не было бы так опасно и ненавистно властям, ибо силу это движение черпало в осторожном сочувствии того большинства, которое само еще не решалось на активные действия. Присоединение к движению исхода слишком долго сулило либо определенные опасности - в случае отказа, либо опасную неопределенность - в случае разрешения на выезд в условиях чудовищного дефицита информации. И тем не менее, число заявлений с просьбой о разрешении на репатриацию в 70-е годы неуклонно нарастало, и десятки тысяч предпочли бедный и небезопасный Израиль богатой и безопасной Америке. Такой выбор трудно представить себе при отсутствии еврейской самоидентификации. А самондентификация эта, как мы уже показали, в немалой степени формировалась и под влиянием борющейся культуры. 

Ориентация на духовное сопротивление формировало ценностные установки. С этими установками и приехали в Израиль многие репатрианты и 70-х, и 90-х годов. Таким образом, видимое противоречие между ощущением недостаточно еврейского характера Государства Израиль и чувством принадлежности к русской культуре может быть снято : то, что репатрианты принимают за свою специфическую связь с русской культурой, в очень большой степени есть отождествление себя с ее социальной ролью - ролью духовного сопротивления и сохранения этических ценностей. В условиях единого наступления на культуру тоталитаризма и антисемитизма, эта социальная роль культуры стала во многом основой еврейского самосознания, еврейской самоидентификации. В Израиле эта самоидентификация подверглась тяжелому испытанию: к сожалению, довольно большая часть общества, в которое влились репатрианты, оказалась носителем совершенно иных ценностей. Оказалось, что в еврейском государстве нет однозначной тенденции к противодействию духовной энтропии и девальвации этических норм. Чувство размывания этих норм наиболее травмирующее. Именно оно вызывает протест и сомнение в еврейском характере государства. Разумеется, в израильском обществе есть солидный здоровый слой, придерживающийся тех же установок и норм, которые русскоязычные евреи привыкли отождествлять с еврейством. Но представители этого слоя общества не склонны к вызывающему самоутверждению и поэтому нередко воспринимаются как аутсайдеры, а социально успешными и доминирующими выглядят люди с противоположными установками. Дефицит добросовестности и ответственности, отсутствие должного уважения к личной порядочности, интеллекту и творчеству подрывает основы самоидентификации у новых репатриантов и лишает их надежд на перспективы. Вместе с тем, если дать легитимизацию их протесту, если удастся сохранить эти ценности и восстановить самоуважение, если не будет утрачена готовность к сопротивлению энтропийным тенденциям в сфере этики и культуры - то это может стать основным продуктивным вкладом алии в Израильское общество.