Вадим Ротенберг

11 сентября, в день Большого Террора против Америки, премьер-министр Ариэль Шарон выступил по телевизору перед народом Израиля. Держался он совершенно необычно: был серьезен, озабочен и взволнован. Он говорил о полной солидарности с американским народом и объявил следующий день днем всеобщего траура в Израиле. И содержание его речи, и его эмоциональное состояние во время выступления полностью соответствовали трагичности этого катастрофического события.

Внезапно я понял, что за все время повседневного террора в период правления Шарона я никогда не видел его таким серьезным и взволнованным. Никогда - ни при ежедневных убийствах на дорогах, ни после гибели 20 детей в "Дельфинарии", ни после взрывов в Иерусалиме и Нагарии.

И общенациональный траур тоже ни разу не объявлялся. После каждого теракта мы видели на экране телевизоров энергичного, динамичного, очень уверенного в себе и стремительно двигающегося премьера с неизменной самодовольной, несколько насмешливой улыбкой. Это была странная улыбка - сразу после информации о гибели детей и подростков, улыбка, совершенно неуместная в госпитале, где лежали искалеченные девочки.

Мои друзья, не менее меня смущенные этой улыбкой, пытались уверить меня, что это нервная, вымученная улыбка, неловко и непроизвольно отражающая его волнение. Но в это трудно было поверить - очень уж гармонировала эта загадочная улыбка с его уверенным и необъяснимо удовлетворенным видом.

И вот 11 сентября я увидел, как ведет себя Шарон и как он выглядит, когда он действительно взволнован: его движения, его голос и его выражение лица вполне соответствовали переживаемому им волнению.

Повторяю, это было совершенно адекватное поведение, и я не ревную его к Америке. Я тоже испытал шок и чувство бессильной ярости при виде обрушивающихся небоскребов. И ужас при мысли о тех, кто горел там заживо или прыгал с верхних этажей.

Но я, как и миллионы израильтян, испытывал не меньший шок и не меньшее горе после прицельного убийства еврейского младенца, после убийств на дорогах и после взрывов в наших городах. И не надо ссылаться на разницу в масштабах трагедии. Разумеется, теракт в США имеет мировое значение. Но количественный подход к гибели невинных людей абсолютно аморален и не соотносится с еврейской традицией. Не надо также забывать, что эти люди - сограждане Шарона.

Удивляет не реакция Шарона на американскую трагедию, а отсутствие реакции на длящуюся больше года трагедию Израиля.

И поэтому, когда я сравниваю крайне озабоченный и взволнованный вид Шарона после взрывов в США с его обычным поведением после террористических актов в Израиле, меня гложет сомнение в том, что эта необычная серьезность и озабоченность премьер-министра объясняется трагичностью происшествия. Было бы странно думать, что Шарон сочувствует жертвам террора в Америке больше, чем жертвам террора в своей стране. Гораздо более естественно предположить, в свете этого контраста, что он не слишком сочувствует ни тем, ни другим.

Тогда его очевидное волнение должно иметь совершенно другую причину.

Например, этой причиной может быть внезапная полная утрата привычного обоснования политики сдержанности и необходимость ее отмены. Нас постоянно пытались убедить, что если мы откажемся от политики сдержанности и нанесем решительный удар по бандитскому гнезду в автономии, разрушив ее структуры и уничтожив ее военные формирования, весь мир ополчится против нас, а главное - мы потеряем поддержку США. Тот, кто способен к анализу и не забывает о событии тотчас по его завершении, мог заметить, что это неправда - нас осуждают тем меньше, чем решительнее и масштабнее мы действуем. При отстреле бандитов-одиночек нам грозили всевозможными карами за нарушения прав террористов на законный и демократический суд. А когда мы начали захватывать территории, давно уже переданные Арафату (например, Бейт-Джалу) международное сообщество и даже Государственный Департамент отнеслись к этому с философским спокойствием и пониманием. Это не новость - так было всегда: победителя журят, нерешительного и побежденного отвергают и добивают.

После Шестидневной войны нами восхищались те же, кто осуждал. Теперь же очевидно, даже для самых боязливых и недалеких, что если мы сейчас безоговорочно и в полном объеме покончим с бандитской мафией в автономии, напуганный цивилизованный мир и прежде всего США примут это очень сдержанно.

Есть прекрасное психологическое обоснование такого нашего поведения. Все террористические организации поддерживают друг друга по меньшей мере морально, и успех одного террористического акта в какой-то точке земного шара вдохновляет и провоцирует следующий теракт в любой другой его точке. С другой стороны, разгром любой террористической организации - это серьезный деморализующий удар по всей сети.

И поэтому, если сразу же за успешным терактом в Америке не последует отрезвляющий, шоковый удар не только со стороны американцев, но и с нашей стороны - мы станем следующей жертвой мирового террора в его новой, катастрофической версии. Я думаю, что и европейцев не минует чаша сия . Кажется, они уже начали это понимать.

Происшедшая трагедия, в сущности, открывает нам зеленую улицу для ликвидации автономии как гнезда террора, но эта улица быстро покраснеет от нашей крови, если мы немедленно не воспользуемся создавшимся моментом.

Так почему же взволнован Шарон? Думаю, потому, что он уже не может защищать политику сдержанности, но не хочет ее прекращать. Уже публиковались (как в газетах, так и в Интернете) статьи, объяснявшие, какую фантастическую прибыль извлекают отдельные лица и компании из монопольной торговли с автономией, и боюсь, что это может быть одной из главных причин, почему эта банда еще не раздавлена нашими войсками.

Теперь, когда нельзя сослаться на протесты Европы и Америки, стало очень трудно защищать политику сдержанности и точечных ударов - и не исключено, что именно это вызывает волнение нашего спокойного премьер-министра.