Вадим Ротенберг

О Мастере и Маргарите Булгакова

Моей Наташе

То, что я собираюсь сказать в этом коротком эссе, просто и очевидно, и может быть именно поэтому не было договорено до конца, насколько мне известно, ни в одной из многочисленных публикаций, посвященных этой книге.

Стоит ли говорить об очевидном?...

Думаю, что стоит, ибо пока оно не названо, оно ускользает от осознания и его как бы не существует. Совершенно так же, как не замечается сама собой разумеющаяся пустота повседневной жизни, с ее мелкой бессмысленной суетой в булгаковской Москве, где все действующие лица - только исполнители бездарных ролей. Жизнь как жизнь, ничего необычного… "Жизнь Берлиоза складывалась так, что к необычным явлениям он не привык". В той Москве нет ничего живого, загадочного, вдохновляющего, все рутина, все известно заранее, как истины в последней инстанции, изрекаемые Берлиозом…

И когда читатель уже привыкает к такой жизни как к норме и уже уверен что альтернативы нет и может быть никогда не было, что все в этой жизни предопределено - внезапно появляется Воланд и в его рассказе (или в романе самого Мастера) открывается другой, давно утраченный мир, где действуют личности, отвечающие за собственные решения, личности, а не марионетки. Они могут быть героями или злодеями, но это их личный выбор. Это мир Иешуа, идущего на казнь, и Понтия Пилата, его туда отправляющего. И даже интонации повествования меняются, когда перед нами открывается этот утраченный мир….

Помните? "В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой…" Какой контраст с Москвой Берлиоза и Бездомного! После этих первых строк рассказа Воланда читатель сам создает для себя мир древней Иудеи, совершенно противоположный миру современной Булгакову Москвы. Читатель уже готов к тому, что это мир высоких трагедий и героев… Ведь именно тогда жили люди, способные на поступки, пусть даже страшные, но определяющие ход истории. Не марионетки, не жертвы случайных обстоятельств, не носители банальных истин … И мы верим, что хотя бы тогда, в те неправдоподобно далекие времена все было иначе, и автор, как ловкий иллюзионист, потакает нашей романтической надежде - пока мы не начинаем приглядываться к происходящему и не убеждаемся, что это иллюзия. Автор (нет, не Мастер, а сам Булгаков) ввел нас в заблуждение своим возвышенным тоном и котурнами античного мира, на которые поднял своих героев.

В действительности все было точно так же, как сегодня и всегда. Понтий Пилат не хочет отправлять Иешуа на казнь, он предпочел бы его спасти, Иешуа ему симпатичен. Но великий прокуратор не рискует ничего изменить по своей воле, он не доверяет своим слугам и боится гнева императора, и отправляет несчастного, симпатичного ему наивного нищего, исцелившего его от головной боли, на распятие с чувством собственной беспомощности и подавленного гнева. Я думаю, что тоска, которая пронизывает Пилата, когда он, для сохранения собственной карьеры, отправляет Иешуа на казнь - это не мистическое предчувствие грядущего наказания. Это тоска от утраты самоуважения, от потери достоинства. И пугающее его бессмертие - это бессмертие собственной опустошенной души.

Подлинным грехом и непростительной слабостью Понтия Пилата является не страх. Страх - это состояние, трусость - свойство личности. Достойный человек тоже может испугаться и страх может временно парализовать его волю, но это не та жалкая трусость, которую и Иешуа, и сам прокуратор считают главным человеческим пороком. Этим пороком является мелочный трусливый расчет, тот самый о котором сказано "Но помилуйте меня, философ! Неужели Вы при Вашем уме, допускаете мысль, что из-за человека, совершившего преступление против кесаря, погубит свою карьеру прокуратор Иудеи".

И прокуратор отыгрывается за ощущение собственной слабости и за этот трусливый расчет на ничтожном предателе Иуде, отдавая тайный приказ его убить. В сущности, он такая же марионетка сил зла, как литераторы из Моссолита ...

Но ведь и Иешуа действует не по собственному осознанному и ответственному выбору. Иешуа из романа Мастера и рассказа Воланда - не исполнитель великой миссии, приносящий себя в жертву ради спасения человечества. Да, он идеалист, чувствительный к переживаниям других людей и способный улавливать нюансы этих переживаний. И он целитель - именно благодаря этой чувствительности. Но в социальных отношениях он наивен, как ребенок. Когда он говорит "Злых людей нет на свете" - это только проекция его собственного внутреннего света на других людей, на всех людей, включая Иуду и Крысобоя, и этот внутренний свет не может заслонить даже тень, отбрасываемая всем его собственным прошлым тяжким опытом. Парадоксальным образом слабость Иешуа заключается в его силе, в этом мощном внутреннем свете, который он приписывает другим ("Иуда - добрый человек"; "Если бы с ним поговорить (с Крысобоем) я уверен, что он резко изменился бы"; "Злых людей нет на свете "). Из-за этой наивности Иешуа обнаруживает неспособность понять логическую, причинно-следственную связь событий. Он рассказывает Понтию Пилату, как он поделился с Иудой своими прогнозами и надеждами на девальвацию власти, и никак не связывает свои высказывания с тем, что сразу после этого в комнату вбежали какие-то люди, связали его и повели в тюрьму. Да, он интуитивен "У меня есть предчувствие, что с ним (Иудой) случится несчастье, и мне его жаль", но он не видит, что несчастье с Иудой уже давно случилось - когда он стал таким, каков он есть. Провозглашая царство истины, которое настанет, Иешуа не осознает его несовместимость с нынешним царством Римского императора и прокуратора, ибо "все люди добрые" уже сейчас. И в отличии от своего библейского тезки (прототипа) он отнюдь не готов взойти ради наступления этого царства на крест. Он не видит реальности, и именно поэтому от него не требуется больших душевных усилий, чтобы вести себя независимо. Но к сопротивлению злу он не готов, в отличие от того, кто заранее знает, что его предадут, но не отступает от своего выбора ("Прежде, чем трижды прокричит петух, один из вас предаст меня"). А Иешуа, почувствовав опасность, говорит "А ты бы меня отпустил, игемон, мне кажется меня хотят убить". Он просит, а ведь сказано: "Никогда и ничего не просите, в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат, и сами все дадут". Это Воландовский закон личностного достоинства.

Иешуа наивен и беспомощен в этом жестоком мире, которого он не замечает, и поэтому он - жертва злых сил. Эти силы может подчинить себе не просто хороший, чистый человек...

Интересно, что по оценке Понтия Пилата доставленный к нему Иешуа - человек лет двадцати семи, а ведь библейскому персонажу было тридцать три. Не подчеркивает ли Булгаков инфантилизм своего героя? Ведь инфантильной личности невозможно тягаться с силами зла.

Значит - альтернатива Москве оказалась ложной? Альтернативы нет?

Альтернатива есть.

Но она совсем не зависит от эпохи и от места действия. Она возможна в любое время и в любом месте.

Любовь и творчество могут заставить дьявола служить себе. Именно благодаря своей любви к Мастеру Маргарита так свободно и уверенно обращается к помощи таинственных и непостижимых потусторонних сил. В отличие от Иешуа, Маргарита и Мастер знают, в каком мире они живут. Маргарита сначала думает, что Азазелло втягивает ее в какую-то историю, за которую она поплатится, но для возможной встречи с Мастером идет на все - и только поэтому выигрывает.

И Мастер, пока он творит, ничего не боится и ни перед чем не отступает и верит в вечность создаваемого им.

И весь этот реальный мир, в котором процветают Берлиоз (пока ему не отрезали голову) и Иуда (пока его не убил тот, кто принял его донос как руководство к действию), и литературные критики, которые пишут доносы вместо рецензий, (пока парящая в небе Маргарита мимоходом не воздает им должное ), и Понтий Пилат и современные прокураторы, пока они не осознали свое ничтожество, и тысячи других таких же - этот мир просто перестает существовать для Маргариты и Мастера, пока они любят друг друга и Мастер занят главным делом своей жизни. И нет больше никаких границ, И Воланд дает бал в их честь, и все возможно и все впереди, и читатель вовлечен Маргаритой в полет ее чувств и Мастером - в полет его мысли. И силы зла превращаются в силы добра.

Это не случайно, что обе истории - Берлиоза и прочих таких же в Москве и Иешуа и Понтия Пилата в Иерусалиме - помещены в одну, первую главу романа Булгакова, а Маргарита появляется только во второй главе. Только Маргарите позволено делать то, что она хочет, и только в общении с Маргаритой Воланд проявляет во всем щедрость и доброту. В сцене на балу у Воланда есть маленький эпизод: получив право обратиться к Воланду с одной-единственной просьбой, Маргарита просит пощадить страдающую Фриду - с риском не получить главное в ее жизни - Мастера. Эта просьба за Фриду - проявление полного отсутствия мелкой расчетливости, и Воланд освобождает Фриду, не засчитывая Маргарите эту просьбу.

"Как я счастлива - говорит Маргарита Мастеру - что вступила с ним в сделку. Придется вам, мой милый, жить с ведьмой".
"Я ничего и не боюсь, Марго - вдруг ответил ей Мастер и поднял голову и показался ей таким, каким был. Когда сочинял то, что никогда не видел, но о чем наверно знал, что оно было"

Но почему же в конце романа этот полет обрывается, и чуткий читатель чувствует усталость и опустошенность - и Мастера, и автора? Почему в центре внимания опять оказываются Иешуа и Понтий Пилат? И почему Мастер (а с ним вместе и его Маргарита) не удостаиваются Света, а получают лишь Покой? Только потому, что Мастер устал, отступил от своего призвания, отказался от воодушевляющего риска творчества - в пользу Покоя, от которого веет смертью. Рукописи не горят, но вдохновение того, кто творит, может перегореть, и сохранившиеся страницы написанного не спасают от чувства опустошенности и ноющей тоски, от которой может защитить только Покой.

Нет, ничто не позабыто,
Все проходят ту же школу.
Все равно для Маргариты -
Мефистофель или Воланд.

Слишком был серьезен Гете,
Фауст над вечностью не властен.
Но приходит - пот от пота,
Плоть от плоти - новый мастер.

Всяк своей дождется платы
Даже те, о ком не знаем:
От Иуды и Пилата
До погибших под трамваем.

Только Вы, когда творите,
Ощутить могли бы право,
Чтобы Вам и Маргарите
Послужил на славу дьявол.